Поэт Анатолий Ветров: загадки и парадоксы творческой жизни
(Пять неудобных вопросов, на которые есть ответы в стихах поэта)
Татьяна Шеханова
Разве есть что-нибудь такое, что отличает и выделяет ветровскую поэзию? Поэзия Анатолия Ветрова оптимистична – в хоре утомленных, разочарованных, разлюбленных или разлюбивших, страдающих по самым разным причинам или даже совсем без причин современных поэтов она стоит особняком. Особенное ее место определяет еще один параметр: она не монологична (о как поэты любят слушать самих себя!), а постоянно тяготеет к диалогу, перекличке, аллюзии. И, наконец, она напрочь лишена иронии – усталого и бессильного полусмеха, поработившего нашу сегодняшнюю поэзию. Юмор? Да! Гнев? Да! Радость? Безусловно! Отчаяние? И это тоже. Но в диапазоне переживаний и настроений, отраженных в стихах Анатолия Ветрова, доминантой остается Доброта и Отчетливость пытливой мысли, Честность и Благородство. Лирику мы привыкли воспринимать как жанр, сосредоточенный на внутренней жизни поэта. Но Анатолию Ветрову мало себя – потому что надо весь мир и всех в нем. Не меньше. Так что никакой камерности, читатель! Перед нами бушующий океан чувств, мыслей, сомнений, побед, поражений, слабостей и их преодолений. Океан Любви. Неразлюбленной. Вечной. Хотите такой любви? Тогда читайте!
О Боже! Как радостно жить в этом мире,
Валяться в траве, и смеяться, и петь,
И, словно корону, на голову милой
Венок из ромашек чудесный надеть!
Почему так разительно несовпадение Ветрова-человека и Ветрова-поэта? Действительно, на первый взгляд, творчество Анатолия Ветрова не совпадало с его обликом. Причины? Вполне объяснимые. Просто ему было не до того, как он одет. Да и денег не было. Одет бывал самым непритязательным образом, черновики новых стихов, которые были в работе, носил в тряпичной сумке-авоське, и это его ничуть не озабочивало. По-простецки одетый, он в кругах деятелей литературы производил впечатление запойного пьяницы или опустившегося оборванца. Однако это было совсем не так.
К тому же он временами появлялся подвыпившим, иногда – пьяным. Это можно было понять: тяжело идти к своим собратьям по перу, которые тебя в упор не видят и ждут просьб. А Ветров просить не хотел, хотел говорить на равных. Чувствовал, что имеет на это право, потому что он поэт. И никогда не заискивал. Зато мог сорваться на грубость: не выдерживали нервы. Об этом – его стихи, честные и откровенные, как всегда:
Встречают по одёжке, к сожаленью,
И только провожают по уму.
Пусть в плохонькой одёжке трижды гений –
Коль беден он, не подойдут к нему.
И будут лишь злорадно усмехаться
Иль равнодушно мимо проходить…
Как часто по одёжке ценят счастье
И по одёжке учатся любить!..
Так что – нельзя было перестроиться и вписаться, как принято сейчас говорить? Именно так и поступил бы любой среднестатистический индивидуум: оделся бы соответственно случаю и был трезвым. Но Ветрову это казалось недопустимым: что кривляться и устраивать маскарад? Он не хотел ТАКИМ ОБРАЗОМ, то есть переиначивая и приукрашивая себя, зарабатывать право разговора на равных, но и не мог допустить с собой разговора как с уркой или с бездарью.
А вот к тем, кто его понимал и принимал таким, как есть, поэт являлся в своем истинном обличье: изысканно учтивым, остроумным, к месту цитирующим своих любимых Микеланджело, Толстого, Пушкина и прочих исполинов мысли, энциклопедически образованным, масштабно мыслящим. Анатолия Ветрова раздражали укореняющиеся в нашей жизни «дюймовый ум», приземленность мысли и действия, любые «краткосрочные» и корыстные расчеты – вся эта суета и ненужное мельтешенье, далёкое от истинной жизни:
Дюймовый ум дерьмом напичкан
И фантастической химерой,
Сгорает быстро он, как спичка,
А вечен лишь огонь Гомера!
А говорят, Ветров написал огромное число посвящений? Зачем? Анатолию Ветрову всегда были интересны сильные и крупные личности. Собеседовать с ними поверх времен и условностей, поверх жизни и смерти – вот к чему тяготел поэт. Собеседник обозначал себя не словом, а делом. Так изначально точнее всего определялась духовная и творческая близость. А кому-то казалось, что многочисленные посвящения Ветров писал, ища способа обратить на себя внимание, надеясь на поддержку мэтров. Но что могли сделать для поэта ушедшие в мир иной Василий Шукшин или Людмила Зыкина? Значит, у посвящений была другая функция. Какая же тогда? Перекличка, ауканье, знак понимания и восхищения. У Ветрова была редкая способность не завидовать людям, а искренне восхищаться ими. А для нас, читателей, эти знаки ветровских предпочтений равносильны «Знаку качества».
Иду… Темно, пустынно на дороге…
И вдруг, как три звезды во мгле пустой
(Живое чудо встретится немногим, –
Теряюсь я в догадке непростой),
Зажглись века, заговорили боги –
Бетховен, Микеланджело, Толстой.
Значит ли это, что центральный герой поэзии Ветрова не он сам, а кто-то другой или другие? Он что – считает себя малоинтересным? Анатолию Ветрову присуще безошибочное чутье на истинность человеческой натуры. Не наносное и натужное, а природное и естественное начало захватывает и воодушевляет поэта – связано ли оно с образом медсестры Танечки из Загорянки или с ликом современного пушкиноведа В.Непомнящего, с исканиями легендарной Склодовской-Кюри или танцем Анны Павловой. Поэт любуется ими и их отношением к делу жизни. Так вырисовывается идеал Ветрова: мастерство творца, растущее в непреодолимом стремлении постичь основы этого мира, и прежде всего – Родины:
Не только словом – делом красен
Творец – Ньютон, Паскаль, Толстой…
Жизнь – миг? Пускай! – он не напрасен,
Обожествленный добротой…
